Приказчики (управляющие) присылались из Нового Иерусалима, но, в противовес мнению дореволюционных исследователей Савватьева монастыря, они жили в самом Савватьеве, а не в Твери. Один из первых - Герасим Бителев по прозвищу Поляков, построился в Савватьеве. Далее, в 20-40-х гг. XVIII в. приказчики не оставили о себе памяти, но истории о последних трех - Иване Киприанове, Федоре Романове и Алексее Леонове сохранились. Мы неоднократно встречаем их имена на страницах документов вотчинной канцелярии.
Документы канцелярии приказчиков сохранились в Тверском архиве довольно неплохо для такого раннего периода. Но в последующем они подверглись очень бессистемному распределению, в результате чего листки из одних и тех же дел оказались в разных папках, а многие листы просто утрачены. Поэтому общая картина рисуется как мозаика из осколков разбитого зеркала. Лучше всего сохранился период 1750-1751 гг.
Дела консистории дают гораздо больше информации о храмах и священниках, чем любые другие документы. Но, к сожалению, по Савватьеву они практически не сохранились до настоящего времени. Только по многочисленным выдержкам и цитатам мы имеем о них представление. Но, несмотря на это, в целом по этим выпискам можно достаточно полно реконструировать жизнь причта и прихожан Савватьева в XVIII в. и историю ремонта храмов в это время.
Такова ситуация с источниками, из которых можно почерпнуть сведения о Савватьевом монастыре в последние полвека его существования. Обратимся к ним подробнее.
Как бы не относиться к Петру I, иначе как кровопусканием его политику по отношению к своему народу назвать трудно. Возможно, что подобные примеры жестокой налоговой политики были и раньше в истории России. Но столь круто заставить народ затянуть пояса лет на триста, вплоть до нашего времени с небольшими перерывами не удавалось никому, кроме Петра Великого. В документах того времени нет характеров и личных биографий, но цифры говорят сами за себя.
Самые ранние дела по Савватьевской вотчине Нового Иерусалима относятся к 1713 году. Это указы о взыскании с крестьян, которых числилось в вотчине по Писцовой книге 1709 года 47 дворов, денег алтын с деньгой с двора на покупку лошадей в кавалерию, а также фуража и продовольствия в армию для подготовки похода против шведов с весны следующего года. Платил староста Иуда Васильев, принял приказчик Никифор Федоров3.
Не успели собрать деньги по предыдущему указу, как последовал в том же 1713 году новый. Причем хитрость состояла в том, что теперь платежи рассчитывались по Писцовой книге 1685 года, бывшей вплоть до Первой ревизии основным финансовым и земельным документом, а не по книгам 1709-1710 гг. По первой книге в вотчине было, как известно 67, а по вторым - 47 дворов. Никаких “сбавочных тягол” при Петре в расчет не принимали. Очередная подать, то есть опять внеочередная, на армию, рассчитывалась с данных 1685 года. Сначала, правда, произошел небольшой промах. Цифру 67 приняли за 62 и облагали исходя из ошибочных данных. Платить надо было по полтине с двора, 31 рубль. Платил тот же староста Иуда Васильев, принял тот же приказчик Никифор Федоров Козырев4.
1716 год - снова внеочередной платеж. Ошибка исправлена, количество дворов определено в 67, все по той же Писцовой 1685 года. На провиант в Ревель по шести алтын, на провиант в Санкт-Петербург по двадцати алтын и по три деньги, да на флотский провиант по четыре деньги с двора. Староста в этом году Иван Петров, принимал комиссар Василий Кривцов5. Поборы очень велики, особенно учитывая введенную в эти годы общую подушную подать (а это еще по 75 коп. с платежеспособного мужчины), продолжающуюся войну, наборы в армию и реальный расклад на 47 дворов. Поэтому Ландратская книга 1717 г. звучит как скорбный список потерь населения - тот бежал, тот в Петербурге на работах, тот на барках на Тверце, несколько семей отправили в Воронеж на верфи “на вечное житье”, очень много просто вымерло в полном составе. Уцелевшие в таких “выморочных” дворах, в которых умирали кормильцы, сыновья сдавались в солдаты, а участь жен и детей состояла в скитаниях “меж двор”, как правило, недолгом - до первой зимы, когда их косили голод и болезни. А надо еще помнить, что оброк на Новый Иерусалим с савватьевской вотчины никто не снимал и платежей не отменяли. (Правда, собирались платежи на монастыри в это время крайне плохо - в небольших монастырях монахи питались только репой со своих огородов). Все перечисленные сборы - экстраординарные, внеплановые, так сказать. Откуда брали крестьяне на них деньги, составляло их личную проблему. И все же пик спада населения уже пройден - к 1717 году в вотчине состояло 50 дворов, прибавилось три в селе Клобукове, правда, неизвестно, по реальным ли дворам составлялись книги, или только по платежеспособным.
В 1722 году провиант, уже “генеральный”, то есть общий, составил по раскладке на мифические 67 дворов по шестнадцать алтын четыре деньги с двора, итого 33 рубля, 16 алтын, 4 деньги. Но и их заплатил, (а что делать, все-таки - война закончилась!) выборной Иван Сидоров из Клобукова “с товарищи”. Принял подьячий Феоктист Сиверцев6. В данном случае сборщик был свой человек, архиерейский служка, тверич, мелкий помещик, имевший несколько своих душ крепостных. Кто воровал больше - комиссары из столицы или свои подьячие - трудно судить теперь. Но легко можно представить масштабы опустошения еще так недавно процветавшего хозяйства. Запустение было повсеместным, повсюду резко уменьшились аренды крестьян. Например, в Дмитровском монастыре в Ка-шине, имевшем около 2300 четвертей земли, и где сдача их в аренду составляла основной доход, в 1710-х гг. ни один (!) крестьянин не взял в аренду ни одной пустоши. Братия из-за этого сидела на голодном пайке7.
Первая ревизия 1720 года рисует картину запустения хозяйства Савватьева.
Из прежнего населения Савватьева монастыря еще жив скотник Семен Васильев (Сенька Васильев), возраста своего он не знает, но очень стар, так что записано, что ему сто лет (реально где-то 70-80). Есть еще Тимофей Васильев, которому 50, у него сын Петр 10 лет. Наконец, там же на скотном дворе живет еще один скотник Митрофан Григорьев 70 лет, у него сын Гаврила 15 лет8. Никого из прежних служек, конюхов и келейников в Савватьеве уже нет, да и скотный двор едва ли существует, а если и существует, то доживает последние дни. Что касается их содержания, то “скотники пашни своей не имеют, а живут на монастырском мельничном хлебе”. Это косвенное указание, что мельница в монастыре уже есть, но пока никаких сведений о мельниках в Ревизской сказке не содержится. Есть, правда, мельница в Хорошеве. А как раз оттуда в 1717 году переведен Федор Иванов с женой. Он по возрасту слишком стар, чтобы пахать пашню. А вот на роль мельника он очень подходит. Да и приказчик переселился поближе к нему. Так что похоже, что 1717 год следует считать за год починки и запуска мельницы на Орше.
