В 1615 году царский приказной Григорий Колединский отправился в Тверской уезд “дозирать” население и его платежеспособность. Смута в России еще продолжалась. Еще не было мирного договора со Швецией, еще в Польше не были уверены, что новый царь из новой династии Романовых не станет очередной пешкой в политический игре, и королевич Владислав готовился силой утвердится в Москве, еще возникали там и тут очередные самозванцы, “воры”, по наименованию того времени. По стране ходили шайки разбойников, и жизнь везде была, во всяком случае, неспокойна.
Масштаб катастрофы ужаснул современников. В то, что в центральных районах России может случится разорение, какого не учиняли татары, едва ли кто верил. Некоторая стабилизация в экономике в конце XVI в. внушала надежду на постепенное исправление к лучшему положения в сельском хозяйстве и городском ремесленном производстве. Как вдруг внезапно все рухнуло, не просто хозяйство, а сами основы зашатались: в царском дворце наемники стреляли скопленными за века драгоценными камнями, патриархов смещали, назначали, и морили голодом иноверцы, брат поднял руку на брата за того или другого проходимца, и все пошли друг против друга из-за куска хлеба в годы страшного голода. Само существование нации стояло под угрозой.
Дозор 1615 года проезжал разоренные дотла целые волости и погосты, в которых не осталось ни одного человека, и только пустые храмы да брошенные деревни кое-где оставались среди зараставших полей. Текст Дозорной книги 1615 года краток. Мы приводим его полностью:
“Монастырь Саватьев, а в нем храм Стретения Господня, а другой храм теплой с трапезою великого чудотворца Николы древены клецки, а в монастыре игумен Серапион.
Да того ж Саватьева монастыря село Клобуково, а в нем храм Успение Пресвятыя Богородицы, а другой храм Олексей Митрополит древены клецки, стоят без пения, разорены от Литовских людей, да деревня Крупышева, а в ней крестьян двор Левка Еремеев, двор бобыль Богдашко Кондратьев, пашни паханыя крестьянския середния земли в жилище четверть в поле, а в дву потому ж, да деревня Коробово, деревня Рожек, деревня Кутазово, деревня Лешино, деревня Желнино, деревня Тинюшкино стоят пусты, запустели от Литовских людей, а крестьяне побиты, а иные розбрелись безвестно.
Да того ж Саватьева монастыря село Рожественное, а в нем храм князя Михаила Черниговского древян клецки, а у церкви двор поп Михайло, да пять дворов крестьянских пусты, да деревни Старое, деревня Олхово, деревня Василково, деревня Захарьино, деревня Панкратово стоят пусты, запустели от Литовского разорения от казаков, и крестьяне побиты, и иные розбрелись безвестно.
Да того ж монастыря вотчина село Микицкое, а в нем храм Микиты Христова мученика, стоит без пения, разорен от Литовских людей, пашни в пустых селах и деревнях наездом пахано худыя земли осьмина, а достальная земля лежит в пусте, перелогом и лесом поросла, да пустошь, что была деревня Булгакова, пустошь деревня Большое Речищо, пустошь деревня Щукино, пустошь деревня Бутимла, пустошь Бочарниково, пустошь Каменка, пустошь Короваево, пустошь Обресково, пустошь Погибелка запустели и лесом поросли, а той вотчины с окладу, того игумен и братья не упомнят, а окладные книги и всякие крепости утерялись в Литовское разоренье”85
Очевидно, что монастырь сильно пострадал в Смуту. Но после 1615 года других разорений уже не было. Согласно Писцовой книги 1626-28 гг. забор вокруг монастыря совсем повалился, кельи обветшали, осталось только две, в них, надо полагать, и жила братия, число которой явно не превышало 3-4 человек. Храмы все те же, только один из них почему-то в честь Иоанна Богослова. Поскольку даже памяти о существовании такого храма в последующее время не осталось, будем считать, что это ошибка писца, назвавшего так храм в честь Николая Чудотворца. Сведений о характере хозяйственных построек в монастыре в это время нет.
Писцовая книга 1626-1628 гг. стала, своего рода, толчком к началу восстановления хозяйства. Собственники на землю определились, определились и суммы, которые им надлежало платить в казну. Теперь все заботы вотчинников строились на том, чтобы привлечь на их земли население. Сложность состояла в том, что теперь количество “бродячего”, то есть лично свободного, но безземельного крестьянства очень сильно уменьшилось – крепостное право требовало бессрочного возврата прежним владельцам их крестьян. И год от года эта категория лично свободных крестьян сокращалась. Надежда оставалась только на естественный рост населения и возвращение бежавших в Смуту крестьян.
Настоятели Савватьева монастыря менялись в это время довольно часто. После известного нам по Дозорной книге 1615 года игумена Серапиона, через два года в монастыре уже был только строитель Гурий (то есть простой монах, без жезла – знака игуменского достоинства). В 1623 году несудную грамоту получает уже игумен Галактион - опять новое лицо. Его имя фигурирует в Писцовой книге города Твери 1626 года, но в 1628 году выпись из Писцовой книги Тверского уезда получает игумен Сергий86. Под Соборным уложением царя Алексея Михайловича подпись в 1649 году поставил савватьевский игумен Иосиф. Мы можем предположить, что не все игумены и строители попали в официальные документы. Синодик называет игуменов Амвросия и Феодосия. Но ни о Сергии, ни о Гурии, ни о Серапионе, ни об Иосифе ничего не сообщает синодик. Только Галактион, в отличие от них, пробыл на игуменстве достаточно долго, причем именно в те годы, когда шло писцовое описание. Он был тверич, живший до пострига на Загородском посаде, у церкви Николая Чудотворца, “что в конце Владимирского моста”. До пострижения его звали Григорием, он был попом стоявшей рядом церкви Богоявления87. Кстати, это единственный игумен Савватьевского монастыря, о котором мы достоверно знаем такие подробности. Любопытно, что в Синодике Галактион назван архимандритом, и род его был записан отдельно. Не был ли он в 1630-1640-х гг. архимандритом где-то еще? В 1664 и 1668 гг. в документах упоминался савватьевский игумен Иоасаф. Больше ничего об этом игумене неизвестно.
Для крестьян и прочих людей частая смена властей означало большие льготы и послабления. Весь XVII век прошел под знаком постепенного повсеместного укрепления монастырского хозяйства в России, а это происходило именно из-за того, что сами монастыри были достаточно слабы в начале века, не были жестко стеснены государственными поборами и могли щадить своих крестьян, что опять же было им только выгодно. Зажиточное крестьянство активно восстанавливало порушенное хозяйство. Кроме того, об ограничениях крестьянских наделов долгое время, даже до XVIII в. можно было не думать – восстановить прежнюю численность населения удалось только ко 2 пол. XVIII в. До того любое расширение деревень было не освоением новых площадей, а подъемом старой залежи.
Вторая половина XVII столетия стала временем подъема и расцвета Савватьева монастыря. На протяжении довольно длительного времени в обители были игуменом некто Тихон, а соборным старцем схимник Иона Грязнов, люди, как видно, вхожие в московские высшие круги, умевшие изыскивать средства и поднявшие монастырское хозяйство. Они начали с того, что четко определились с вотчиной. В середине столетия дела в монастыре шли, как видно, так плохо, что он лишился своей несудной грамоты, (ее отправили в Москву, где она, к счастью, уцелела), и перешел из разряда привилегированных в число обычных обителей (можно связать эти перемены с общей реформой церковного управления 1649 года, по которой государство через созданный Монастырский приказ ужесточило контроль за внутренней жизнью монастырских вотчин). В этот период Савватьев монастырь потерял двор, отошедший к нему после игумена Галактиона (по законам, такой двор должен был сохраняться за монастырем даже при условии перехода игумена в другое место, но с 1649 г. иметь дворы на посаде было воспрещено). Где-то в середине столетия монастырь продал (или отдал) древнейшую Лествицу 1402 года, попавшую через вторые руки в Костромскую область.
Если присмотреться к архиву монастыря по описи 1693 г., сразу бросается в глаза, что документов древнее 1669-1670 гг. в нем нет. Единственный более ранний документ - несудная – уцелел в Москве. Утрачена копия с Писцовой книги 1628 г., хранившаяся именно в Савватьеве. То есть в монастыре произошло какое-то бедствие, похоже, что большой пожар. Правда, от огня спасли многое. Вытащили библиотеку, сосуды, большую часть икон (может быть и вовсе удалось отстоять одну деревянную церковь). Но погиб архив (второй раз после Смуты).
Как бы там ни было, бедствие не стало затяжным. Игумен Тихон и старец Иона выписали в Москве копию с писцовой книги. Кроме того, в 1670 году монастырь получил царский вклад – Минею, Псалтирь и Синодик, богато изданные, позолоченные по обрезу страниц. Этот вклад означил некий рубеж в жизни Савватьева монастыря. 70-80-е гг. стали лучшим временем в истории обители после Смуты. Удалось восстановить и умножить хозяйство, заново появились и городские владения – новое подворье Савватьева монастыря разместилось по соседству с архиерейской резиденцией в Тверском кремле. Подворье - несомненно вклад кого-то из тверичей, постригшихся с монастырь.
Несомненна здесь большая роль старца схимонаха Ионы Грязнова. Мирское имя его - Иван Федорович Грязнов, он был соседний помещик. Иван и Федор Осиповичи Грязновы упоминаются как владельцы деревни Заборовье на Волге в 1620-х годах. Потомки их сидели на тех же землях рядом с Савватьевской вотчиной до XIX в. Они же прямо указывали на роль предка в устройстве монастыря. Старец Иона постригся на совершенно особых условиях. Он фигурирует в документах как старец наравне с игуменом, то есть, он, по терминологии того времени, “соборный старец”. В самых крупных монастырях были советы таких соборных старцев, часто указывавших игуменам, что им делать в хозяйственных вопросах. В Савватьеве в 70-х гг. такой старец был один - Иона Грязнов, но место он занимал именно такое – первое вместе с игуменом. Род его в синодике савватьевского монастыря не сохранился.
Остается загадкой, из каких средств старец Иона смог выстроить небольшой, но изысканный архитектурный ансамбль. На то, что это сделал именно он, указывает следующий факт. Купцы и мещане города Твери в 1772 году писали в консисторию прошение о сохранении в Савватьеве независимого прихода. В нем говорилось: “Самые церкви построены тверским помещиком Иваном Федоровичем Грязновым, в монашестве Ионою, который здесь и погребен, не оставлены же и наследниками его”88. Это значит, что спустя столетие об этом событии хорошо помнили внуки и правнуки Ионы Грязнова, которые жертвовали в уже упраздненный монастырь деньги на ремонт храмов, построенных их предком. Кстати, по-видимому, именно от них исходит дата “1679 год” – единственная известная, но не вызывающая сомнений дата постройки Сретенского собора. Она впервые была указана в клировых ведомостях именно в 1772 году.
Можно довольно хорошо представить себе, что за артель строила собор, поскольку по фотографиям и обмерам его облик реконструируется полностью. Храм возводили какие-то московские мастера, но не высшего уровня, достаточно консервативные в своих вкусах. В годы, когда буйство узорочья на фасадах церквей достигает пика, савватьевский храм украшен очень скупо. Кроме хорошо сделанных поребриков простого рисунка, объединяющих в единое целое собор, придел и колокольню, да таких же простых и обыденных для XVII века наличников с треугольным завершением, никаких других украшений в храмах нет. В свое время своды покрывали кокошники, от которых в последующем остались только следы на основаниях глав. В XIX в. при устройстве железной кровли остатки кокошников оказались скрыты под кровлей, и для нас утрачены навсегда.
Неизвестно, что оставалось от древних каменных храмов Савватьева монастыря при старце Ионе. Собор строился вместо деревянного храма. Его облик не имеет следов более ранних построек. Но при сооружении колокольни зодчие руководствовались явно не только своими расчетами, но и видом прежней колокольни. Для конца XVII – 1 пол. XVIII вв. известны такие столпообразные колокольни, но завершающиеся, преимущественно, шатрами, ближайший пример – колокольня Успенского Старицкого монастыря. Савватьевская же колокольня – редкий пример воспроизведения в конце XVII в. гораздо более ранних образцов XVI столетия.
В общей картине строительства в Тверском крае савватьевский ансамбль стоит между, с одной стороны, архиерейской резиденцией архиепископа Иоасафа (1671-1675 гг.), тверскими церквями Николы на Городу (1674 г.) и Симеона Столпника (1676 г.), выстроенными калязинской артелью зодчего Аверкия Мокеева, а, с другой стороны, - монастырскими соборами Кашина, где последовательно строились Троицкий собор Дмитровского монастыря (1680-1682 гг.), Троицкий собор Клобукова монастыря (1687 г.), Сретенский собор Сретенского монастыря (1690-1692 гг.). По внешнему виду последний особенно близок к собору Савватьева монастыря и это сходство усиливается одинаковым посвящением. Троицкий собор Дмитровского монастыря более сложен по объему — это двухэтажный храм, но конструктивно близость этого храма савватьевскому собору настолько очевидна, что почерк одной артели не вызывает сомнений. Очень похоже, что работала приглашенная еще архиепископом Иоасафом артель, калязинская по составу, первоначально провинциально-московская по стилю и манере, а потом постепенно приобретавшая свой, местный почерк.
Можно предположить, что и лично архиепископ был причастен к строительству и заказу каменщиков для работ в Савватьеве – об этом говорит его поминание в синодике отдельно от всех других тверских владык. Но непосредственное исполнение заказа происходило уже при его преемнике, архиепископе Симеоне. В 1677-78 гг., когда составлялась переписная книга, храм указан один – Сретения, и без пояснений, каменный или деревянный.
Время строительства Знаменской церкви неизвестно, предположительно, это промежуток времени между 1679 и 1685 годами, потому что в 1685 году у ее западного входа был похоронен старец Иона Грязнов. Церковь сильно отличалась по внешнему виду от того, как она выглядела после реконструкции 1742 года, и как она известна по фотографиям. Совершенно точно, что она была довольно высоким сооружением, поскольку внутри помещались пять ярусов иконостаса. Даже предположив, что верхние ярусы состояли из 1-3 икон, все равно, очевидна достаточная сложность и высота свода. К сожалению, ни одного изображения монастыря XVII в. обнаружить не удалось. К огромной досаде утрачена имевшаяся в Клобукове икона конца XVII - нач. XVIII вв., с именно таким изображением.
Монастырь активно занимался поднятием хозяйства. Хозяйственные дворы были отстроены заново, в конюшне на четырех лошадей держали породистых иноходцев, которых использовал для выезда владыка (это единственное имущество монастыря, на которое позарилась кафедра после приписки Савватьева к Новому Иерусалиму). Конечно, крупный и мелкий рогатый скот также был породистый. На что жил монастырь в 1693 году, представить себе несложно – сохранились его хозяйственные документы.1692-1693 гг. Хлебный оброк, как явствует из приходных книг по хлебу составлял с двора осьмерик ржи и осьмерик овса (33 четверти с 66 дворов – монастырь пользовался при расчете оброка книгами 1677-1678 гг., а не 1685 г., когда было переписано 67 дворов)89. Показательно уменьшение оброка хлебом вдвое или даже втрое, по сравнению с 1677 годом. Но зато вдвое вырос денежный оброк, составивший 200 рублей.
Помимо окладных денег и хлеба доход составлялся также из арендных денег за пустоши, которые, однако, не составляли ежегодной фиксированной суммы (пустоши сдавались на 3 года и больше).
Оставшийся доход монастыря составил: с продажи скота – 11 рублей, с отдачи в аренду мельницы – чуть более 5 рублей, с дегтярной ямы – рубль с полтиной. Все это составляет около 5% совокупного монастырского дохода, и очевидно, что именно вотчины давали монастырю возможность нормально жить и вести хозяйство. Собственно, это относится ко всем русским монастырям XV-XVIII вв., и именно поэтому отнятие вотчин при Екатерине II стало такой, без преувеличения, национальной духовной трагедией, фактически уничтожившей традиционное русское монашество.
Братии в 70-х гг. было еще не много, поэтому в статье о прибылях Савватьева монастыря указана должность приказчика, имевшего около 7,7 рублей годового дохода. Приказчик со стороны – это всегда уступка, вынужденная мера, к которой прибегали в монастырях лишь при крайнем дефиците своих работников. Но в начале 90-х гг. такой необходимости уже не было, людей в монастыре хватало для всех нужд. Приказчики смогли положительно повлиять на монастырское хозяйство, оно заметно улучшилось – но зато и доход они получали даже больший, чем у игумена. Увы, мы не знаем их имен, вероятно, подбирали их игумен Тихон и старец Иона, понимавшие толк в таких делах.
Летом 1689 года игумен Тихон вновь ездил в Москву и оформлял документы на владение землями Савватьева монастыря. Обстоятельства получения им “послушной грамоты” во всех деталях неясны, но, вероятно, связаны были с тем, что Писцовая книга 1628 года, мягко говоря, не совсем соответствовала сложившимся к этому времени земельным отношениям, и требовала уточнений. Похоже, что выписка 1671 г., хранящаяся в РГАДА, была с дефектом. Поэтому игумену пришлось ехать в Москву. А вот как дело изложено в самом тексте послушной грамоты.
“В нынешнем во 187 (т.е. 1689 г.) июня в 1 день били челом нам, Великим Государем Тверского уезду Саватьевой Пустыни игумен Тихон з братьею. В Тверских писцовых книгах написано, в Саватьеве их Пустыне в Шеском и Кушальском стану пустошь Некрасово, а ныне та пустошь по крестьянскому прозванию словет Прокудиново, а та пустошь Прокудиново и Некрасово одна, а не разные пустоши, и в их монастырских межах и гранех, да их же монастырские старинные пустоши в Тверском уезде в Шеском и Кушальском стане пустошь Ярухино, пустошь Огибалиха, пустошь Якимовская, пустошь Домоширово, пустошь Панкратово, пустошь Верховье в писцовых книгах 135 да 136 (т.е. 1627 и 1628 гг.) году за Саватьевой их Пустынью прописаны, а теми пустошми по старинному своему владенью владеют они, потому что те пустоши их старинные, в монастырских их межах и гранех, и нам, Великим Государем, пожаловать бы их, велеть монастырские приписные пустоши за ними справить”.
Итогом дела стало решение дать игумену Тихону с братиею послушную грамоту, дабы “все крестьяне, которые на той пустоши учнут жить Тверского уезда Саватиевы пустыни игумена Тихона, и кто по нем в том монастыре иные игумены и братья будут, слушали, пашню на них пахали и доход монастырской им платили”90. Грамота хранилась в Савватьеве в казенной палатке, в 1693 году с нее сделали выписку в Переписной книге.
В 1691 году в Клобуково сделал вклад Феоктист Сажин, сын священника этого села, Василия Сажина, ставший архимандритом Кашинского Дмитровского монастыря, обители в то время очень похожей на Савватьевскую по положению и благосостоянию. В списке настоятелей Дмитровского монастыря он прямо и назван Тверитянином, и его имя встречается еще в грамоте Сретенскому монастырю в Кашине около 1692 года. Последнего игумена в Савватьевском монастыре, который управлял им около года, звали также Феоктист. Род “Дмитровского монастыря архимандрита Феоктиста” записан в синодике Рябова монастыря под Калязиным, и там же в Рябове был игуменом около 1700 года опять некто Феоктист. Не об одном ли человеке идет речь? Но, хотя такая ситуация очень возможна, утверждать ничего пока нельзя. Феоктист Сажин мог быть игуменом Савватьева монастыря, то есть быть его духовником, и до 1692 г., вместе с Тихоном, который фактически управлял монастырем. Духовником его самого, как увидим, был игумен Тихон. В том же синодике Рябова монастыря записан также еще один знакомый нам человек – белой дьякон Петр Иванов, впрочем, он назван дьяконом Рябова монастыря.
Последний год перед припиской Савватьева монастыря известен нам наиболее хорошо благодаря сохранившейся Расходной книге, которую вел казначей, монах Лонгин. Этот Лонгин появился в монастыре, видимо, вместе с новым игуменом Феоктистом. Предшествующий казначей, старец Никандр, уехал в Москву, ему высылались туда довольно большие суммы – как годовой оклад игумена. Что он там делал, почему без всякого объяснения с весны 1693 года деньги шлются уже не ему, а слуге Семену, а потом дьякону Петру и слуге Ивану?
Год 7201-й начался, конечно же, молебном на день святого Симеона Столпника (“Летопроводца”) – 1 сентября 1692 г. Братия, во главе с новым игуменом Феоктистом, помолилась о здравии государей, благостоянии Российского царства, победе православного воинства. На трапезе питались своими, выращенными в этом году продуктами - овощами с огорода и кашей. Мясо в монастыре покупали только для мирских работников, понятно, что монахи не ели его по уставу. Но и с рыбой было довольно напряженно, хотя монастырь и имел рыбные ловли по Сосце. Рыбу ели иногда по воскресеньям и по большим праздникам, не чаще, иначе все, что монастырь получал с вотчин, уходило бы только на рыбу. Поэтому за всю осень до конца ноября ее покупали всего несколько раз. Монастырь обычно покупал рыбу, но на сумму не более 50-70 копеек. Крупных праздников, когда братия получала на трапезе “велие утешение” было в октябре-ноябре всего два: Покров и Знамение Пресвятой Богородицы. Можно достаточно точно сказать, что составляло лакомство савватьевской братии - калачи из белой пшеничной муки (их покупали, потому что своей муки не было или было минимальное количество) и по-разному приготовленная речная рыба с луком, чесноком и другими, покупными, пряностями (анисом и перцем).
О составе братии в то время можно только сказать, что большая ее часть были люди престарелые и немощные. Едва ли, кроме отсутствующего в обители 1692-1693 году Никандра, казначея Лонгина и самого игумена Феоктиста, в ней были люди трудоспособного возраста. Помоложе были, наверное, только иеромонах Феодосий и пономари с дьячками. Остальные в братии - Иосиф, Варлаам, Боголеп, Герасим, Кирилл, Арсений, Варсонофий - все весьма пожилые люди. Всего в братии состояло 11 человек иноков, из них иеромонахов трое или четверо. Послушников, в нашем понимании, не видно. Монастырские служебники – это свои крепостные или наемные лица, из горожан или бобылей.
Праздники вносили разнообразие в жизнь и расходы обители. На Покров кроме рыбы для братии, Владыке Тверскому Сергию был отправлен “поднос”, то есть приношение от монастыря: белорыбица с калачами. Все было покупное, поскольку удивить чем-то экзотическим тверская природа едва ли кого могла. Знамение Богородицы (27 ноября) прошло только как местный праздник - Владыка в Савватьево на храмовый праздник не приехал. Но к празднику было куплено изрядное количество рыбы, за которую было заплачено вдвое большая сумма, чем месяцем раньше, на Покров. Впрочем, перед тем два подряд праздника – день Михаила Тверского и Введение во храм, изрядно ударили по монастырской казне: помимо традиционного “подноса” Владыке с благородной рыбой, на который ушло около 2 рублей, монастырь получил (за пожертвование, разумеется), святой воды с водосвятного молебна у раки благоверного князя Михаила. Отказаться от такой чести было нельзя. Кстати, из этой записи видна та масштабность, с которой отмечался в XVII веке день святого благоверного князя Михаила Тверского, превосходящая даже размах этого праздника в XVIII-XIX вв., не говоря уж о последующем времени.
Игумен, как можно думать, участвовал в архиерейских службах, и в монастыре часто отсутствовал почти до Рождества. Его расходы, пока он жил на тверском городском подворье, были довольно значительны: платить приходилось и подъячим, и владычному келейнику, и приказному, и “верховому сыну боярскому” – о том, что это за лицо, расходная книга умалчивает. Вообще, он бывал в городе почти на все праздники, что, вероятно, было довольно обременительно. Остальные расходы не идут ни в какое сравнение - подковать лошадей или купить разные хозяйственные мелочи стоило копеечных сумм.
К Николиному дню добыли редкий русский деликатес – живых налимов, которых ловили как раз зимой. Они и пошли на подношение Владыке Сергию. На Рождество Христово расходы, в целом, были те же, что и в обычный праздник, но порядочной рыбы купить не удалось, в “подносе” Владыке положили просто денег.
Сретение в обители было главным престольным праздником. Похоже, что приехал архиерей, или кто-то из его приближенных. Расходы непомерно велики и означают, что кормить надо было не только братию. На праздник на трапезу было выставлено все, что можно. Монастырская казна разорилась только на рыбе на 5 с четвертью рублей, очень много для бюджета всей обители примерно в 250 рублей в год. А именно: на 20 алтын лещей, на 10 алтын мелкой рыбы, на 43 алтына свежей рыбы, на 10 алтын семги, 2 сига на 4 алтына, 3 щуки на 20 алтын, 5 судаков на 9 алтын, осетрины на 7 алтын, бочка соленых щук на рубль, на 10 алтын красной икры, две соленые белуги за 7 алтын. До поста рыба у братии точно была на столе. Не указано, что и сколько из этого разнообразия пошло архиерею, что игумену, а что остальным, но, конечно же, осетрины с красной икрой едва ли монастырским служебникам досталось больше, чем только лизнуть (ее и купили чуть-чуть).
Через три недели, 27 февраля начался в тот год Великий Пост, в монастыре вовсе перестали что-то покупать, подъедали свои старые запасы, волей-неволей постились серьезно. Рыба была закуплена лишь на Благовещение и Вербное воскресенье. Пасха пришлась на 16 апреля, но с трапезой было далеко не блестяще, ожидаемое “велие утешение”, судя по расходу денег на продукты, почти отсутствует. Владыке в поднос опять были положены деньги. Кулич из белой муки купили (свой печь не из чего?) – и на него 3 алтына 4 деньги. Куплен мед, а из рыбы только судак на 6 алтын. Утешало то, что уж яйцами и творожными пасхами (а мед куплен именно для них), братия полакомилась вволю. И вина купили, наверное, не только для литургии. По распутице и весеннему бездорожью трудно было ожидать большого скопления народа и паломников на праздник.
Еще одно событие выбивается из рядового графика – 30 апреля (вторая неделя после Пасхи) – выезд Архиепископа Сергия в Перемерский монастырь. Туда же съехалось окрестное духовенство. Был и игумен Феоктист из Савватьева с подносом – очень скромным, калачи и недорогая рыба. На остальных праздниках – Вознесении (25 мая), Николин день (6 мая) и Троицу трапеза в монастыре не очень отличалась от рядовой. Игумен Феоктист на Вознесение снова отсутствовал – он отправился в соседний Оршин монастырь, где служил Владыка Сергий.
Довольно много средств монастыря отнимали ставшие обычными русские расходы “в поднос”, но уже светским властям – приказным, воеводе, “сыном боярским” – архиерейским служителям. Кроме того, братия монастыря получала “пожилые” деньги - на келейные расходы. Трудно сказать, не зная устава монастыря, на что они шли в каждом конкретном случае. Похоже, в монастыре не всегда была общая трапеза, на свои деньги приходилось покупать свечи и ладан в кельи. То же относится к дровам, бумаге, книгам и т.д. Распорядок русского монастыря XVII в. не отличался жестким общежитием, да и раньше обителей, где действительно все было общее вплоть до полушки, не было много. Зажилое получали, судя по расходной книге, на Масленицу и на Троицу, а недостаток “доходил” в сентябре. Суммы, которые получали лица, бывшие в то время в Савватьеве монастыре, указаны в тексте расходной книги, повторять здесь их не имеет смысла. Они достаточно стандартны для конца XVII в. Примечательно, что очень значительные суммы получали, помимо игумена, мельник и хлебник, (пять и три рубля в год), и это были нанятые люди, поскольку монастырские старцы Герасим и Иосиф, которые привозили мельничные деньги (оброк), просто жили в Хорошеве посменно, следя за работой мельницы.
Из персонажей, которых упоминает описная книга 1693 г. и приходно-расходные книги, еще об одном лице, кажется, можно сказать более подробно. В последней келье, по описи, живет иеромонах Арсений, слепой. Но в книгах он назван “архимандритом”, что в Савватьеве никак невозможно – архимандриты здесь были только в XVI в., да и то, только за личные заслуги, а не по рангу обители. Зато в синодике упомянут отмицкий архимандрит Арсений, единственный вообще в Савватьеве человек из этого монастыря. Он, кстати, и последний архимандрит Отмицкой обители, приписанной как раз в 1690 г. к Архиерейскому дому. В Отмичах он известен по ряду грамот 1680-х гг., последняя – 1689 г. Через год монастырь был приписан, а Арсений перебрался на покой в Савватьево, пострижеником которого он, похоже, и являлся. После 1693 года о нем ничего не известно, но едва ли он переехал куда-то...
С монастыря брались налоги в Поместный Приказ в Москву, и деньги туда платили из Савватьева регулярно. Монастырским хлебом пользовались отставные стрельцы, из средств монастыря брали на содержание тверской крепости, на служилых архиерейских и воеводских людей, кроме того, из столицы приходили экстренные поборы, но, тем не менее, обитель жила, небогато, но, несомненно, и не слишком бедно. Свободных денег не было, но и недоимок к концу своего существования Савватьев монастырь не имел.
