0,1149 s

Савватьев монастырь в XIV - XVII век.

Савватьевские книжники

Монастырь-скит, каким изначально была пустынь преподобного Савватия, предполагал книжную работу, как одно из главных занятий своих насельников. И, действительно, множество косвенных данных подтверждают, что Савватьево было крупнейшим тверским книжным центром XV века.

Лествица – 1402 г. Первый лист и последний лист. На последнем автограф переписчика (преп. Савватия?).  (БАН, Тимофеева, 9)

Лествица – 1402 г. Первый лист и последний лист. На последнем автограф переписчика (преп. Савватия?).  (БАН, Тимофеева, 9)

К огромному сожалению, ни одной книги, подписанной писцом из Савватьева, до сер. XV в. нет, и поэтому о ранних савватьевских книжниках мы можем судить лишь приблизительно. Собственно, только две, несомненно, тверские рукописи самого начала XV в. могут что-то прояснить, поскольку больше ни одной тверской книги этого времени не сохранилось, либо они имеют четкого владельца.

Неатрибутированы до сих пор два списка “Лествицы” прп. Иоанна Лествичника – 1402 г. в Библиотеке Академии Наук (БАН, Тимофеева, 9) и 1404 г. в Историческом музее (ГИМ, Чуд. 219), исследованию которых посвящена диссертация Л.П. Саенко38. Правда, изучение исторического контекста не являлось специальной темой данной работы, но и филологический анализ дает немало важной информации.

Это одни из первых русских списков “Лествицы” прп. Иоанна Синайского в новом славянском переводе 1360-х гг., к распространению которого был причастен, уже известный нам, московский митрополит свт. Киприан Цамблак. Перевод этот стал основным и каноническим на протяжении нескольких последующих веков. Вместе с тем, список 1402 г. – один из первых образцов книжного оформления в балканском стиле, пришедшем на смену тератологическому стилю, распространенному в XIII-XIV вв. Смена стилей проходила прямо на глазах переписчиков – часть “Лествицы” 1404 г., несет на себе следы старого стиля оформления, другая часть – имеет инициалы нового, балканского типа. “Лествица” 1402 г. вся написана одним писцом, оформившим ее заставкой со скромной плетенкой балканского типа.

Рукопись “Лествицы” 1402 г. содержит киноварную запись писца на последней странице: «В лет(о) 6000-е девятьсот десятое, индикта в 10-и написана быс(ть) сия книга, нарицаемая Лествица с митрополича списка с г(о)с(поди)нова с Кыприанова всея Руси, зенеже ту Лествицю г(о)с(поди)нъ пре(о)с(вя)щенны(и) митрополитъ писалъ в Ц(е)с(а)риграде с грецскаго на русьскыи языкъ. И той списокъ вынеслъ свящ(е)нноинонок Прохоръ град въ Тферъ к пре(о)с(вя)щ(е)нному еп(и)с(ко)пу Арсенью. И оумолихъ о той книзе г(о)с(поди)на епископа тьферьскаго Арсениа с великимъ желаниемъ, и написахъ сию книгу на Воръзе»39. В рукописи все слова со строчной буквы.

Л.П. Саенко дает расшифровку последних слов как “наборьзе” – “наскоро”. Аналогично предлагает читать Г.В. Попов (“наборъзе”)40. Г.И. Вздорнов расшифровывает их как топоним “на Ворьзе”. Слово, стоящее в оригинале, может быть расшифровано по-разному, традиционно в этом месте в записях стоит место написания рукописи. В обоих вариантах расшифровок оно не добавляет ясности, но приписка “наскоро” кроме прочего, и исторически, и психологически нелогична, как ниже будет сказано.

Несмотря на столь очевидный комментарий переписчика, Л.П. Саенко делает следующие выводы из всестороннего анализа рукописи 1402 г.: “Тверская “Лествица” 1402 г. по количеству и последовательности вступительных статей не совпадает не только с “Лествицей” митрополита Киприана, но также и с более чем тридцатью списками этого произведения конца XIV – нач. XV вв., в основном, русскими, но также и сербскими. Однако по указанным признакам она абсолютно совпадает с “Лествицей” 1404 г.”41. Далее, “тот факт, что тверская “Лествица” 1402 г. не была непосредственно списана с “Лествицы” митрополита Киприана, не отрицает наличия, в конечном счете, среднеболгарского протографа у анализируемой рукописи”42. Оба списка сделаны с экземпляра “Лествицы”, большего по объему, чем “Лествица” 1387 г., с другой чем у Киприана очередностью статей, при этом “Лествица” 1404 г. списана напрямую с этого оригинала, а не с копии 1402 г.

Не вдаваясь в подробности анализа обоих “Лествиц”, приведем выводы Л.П. Саенко. У обоих списков (1402 и 1404 гг.) был возможный болгарский протограф. Но этот протограф – не рукопись 1387 г., а какой-то другой список. Да и сам Киприан в имеющейся записи в “Лествице” 1387 г. не говорит о новом переводе, сделанном специально для этого случая. Киприан и не был переводчиком – его “Лествица” 1387 г. уже списана – сохранились ранние болгарские списки новой редакции 1360-х гг. Киприан мог лишь редактировать этот перевод, сверяя его с оригиналом. Но, во всяком случае, какой экземпляр послужил образцом для тверских книжников, остается загадкой.

Список 1402 г. сделан профессиональным писцом, уверенно и грамотно владеющим полууставом, писец этот был русским, но локализовать его принадлежность к какой-то области России (чему и посвящена значительная часть диссертации) по орфографическим особенностям письма оказалось невозможно. “Рукопись стоит в общем ряду со многими русскими рукописями указанного периода, подвергшимися влиянию южнославянской книжной традиции второго этапа, причем именно на начальной стадии этого влияния… Лишь данные писцовой записи позволяют точно локализовать рукопись. Сравнение с другой рукописью, запись которой указывает на Тверь 1404 г. позволяет по палеографическим признакам отнести происхождение обеих рукописей к одному и тому же месту”43. Соответственно, не очень понятно, зачем писцу было хвастаться или извиняться, если писал он “наборьзе”, ибо торопиться ему было некуда (протограф находился в Твери и в 1404 г., и позже), претензий к его тексту нет, а хвалиться иноку не пристало. Переписчик списка 1402 г. писал очень легко и грамотно. Он владел новой манерой оформления, он знавал о прошлом митрополита. Наконец, желая написать список 1402 г., он обращается к своему епископу, не спрашивая благословения у своего непосредственного начальника-игумена. Это, должно быть, сам игумен какого-либо монастыря, либо личный друг епископа. Собственное желание его переписать Лествицу показывает высокое духовное развитие. Именно потому можно предположить со значительной долей вероятности, что переписчиком этого списка был сам преп. Савватий Тверской.

Нельзя, конечно, исключать, что был кто-то еще, в том же Савватьевом или в Саввином или в Желтиковом монастырях, кто мог бы поднять такой труд. Этими переписчиками могли быть и Савва или Варсонофий Тверские. Но оба они не были в это время игуменами – “Лествица” переписана, когда начальником и настоятелем Саввина монастыря был еще один Савва – прп. Савва Вишерский, на имя которого они должны были бы сослаться, оба были еще молоды. На Афоне проживала целая группа тверских книжников, но все они, похоже, не покидали в эти годы Святой Горы. Наконец, только Савватий оставил о себе такой след, который однозначно указывает: он не просто был на Востоке – в Царьграде и в Палестине, он усвоил его духовные движения, адаптировал их на русской почве, создал жизнеспособный духовный центр, минимум, сто лет после него не снижавший своего уровня и значения. Ничего подобного о Желтиковом и Саввине монастырях неизвестно. После их великих основателей, мы не знаем никого, кто мог бы стать в один ряд с ними.

Единственная, хотя и слабая, “зацепка” для выяснения авторства писца – непонятное слово “Ворьза”, которое очевидно должно означать место, скорее всего реку. Находится это место явно рядом с Тверью, и глухой пустыней не является, раз переписчик в курсе текущих культурных событий кафедры. Так что очень похоже, что речь идет как раз об Орше.

Эта река, как свидетельствует самый ранний памятник, где она упоминается, – “Инока Фомы слово похвальное”, именовалась в сер. XV в. “Ворьшина”44. В одном из актов Макарьева Калязина монастыря 1483-1485 гг. река названа “Ворша”45. Уже в середине следующего века она именовалась в верховьях “Оршей”, но в низовьях ее наименование “Воръшина, Ворша”, удержалось до конца XVIII в. По-видимому, русское освоение этих земель началось поздно (ниже мы это подтвердим на примере других топонимов), и довольно долго главный гидроним здесь не имел узаконенного произношения. Как же он звучал изначально? Очевиден угро-финский корень “Воръ”, “Ворь”, “Върь” – “лес”, встречающийся очень часто46. Особенно много названий на “ворь” в лесном Ржевском уезде, где и само слово “Ржев”, является едва ли не трансформацией древнего названия этой когда-то торопецкой волости “Върьжева” (а население, соответственно, “върьжевляне”)47. Там же, в Ржевской земле текут впадающие в Волгу Ажева ((В)а(рь)жева (?)), Орча (ранее Ворьча), Ворчала (приток Большой Коши). Но названия на “Ворь” есть и в других местах. Так, в Кашинском районе в Волгу впадает Ворзинка (название точно совпадает с нашим, но монастыря на ней никогда никакого не было, к тому же это Кашин). Нелишне напомнить, что под Сергиевым Посадом протекает Воря (а Маковец до преподобного Сергия был центром огромного лесного края), а на границе Литвы течет знаменитая Ворскла, известная и сейчас своим лесным заповедником. Как видим, замена согласных “з”, “с”, “ш”, “ч”, “ж” в этих гидронимах вполне возможна, и трансформация Ворьзина (Ворьза)-Ворьщина-Ворьшина (Ворша) не исключена.

Еще один памятник следует упомянуть, говоря о первом периоде истории книжности Савватьева монастыря. В Иосифо-Волоколамском собрании Российской Государственной Библиотеки хранится еще один любопытный список “Лествицы” совершенно необычной, сербской, редакции (РГБ ф.113, №463). Написан он в 1360-х гг., по-сербски, одним писцом. Писец этот писал то полууставом, то уставом, то почти скорописью. Из-за этого в современном описании рукописи48. указано, что она написана несколькими писцами, что, скорее всего, неверно. Отрывки разных написаний слишком маленькие, чтобы соответствовать не то что дневной – часовой норме писца. К тому же написания букв в разных отрывках характерно одинаковы. К этой сербской рукописи приплетены несколько листов рубежа XIV-XV вв. (лл. 242-252), написанных русским полууставом, очень похожим, как по чернилам, так и по написанию букв на почерк второго писца “Лествицы” 1404 г., а именно того самого Иоанна, который так извинялся перед читателями. Рукопись попала на Волок, похоже, еще до 1545 г., поскольку она числится в описи этого года как “лествица в полдесть, сербская словет”49. Тверское происхождение дополнительных листов возможно, особенно учитывая, что в Иосифо-Волоколамском собрании была еще какая-то “лествица плохо письмо, словет тверская”. “Плохо письмо”, как правило, означает, что здесь был непривычный вариант текста, а не неряшливый почерк. Не была ли эта тверская “Лествица” списком с сербской рукописи? Не из этой ли книги были подшиты в XVI в. листы к сербскому списку? Уже в описи 1591 г. тверской “Лествицы” в библиотеке не было, а из 11 списков “Лествицы” описи 1545 г. осталось 10, не стало именно тверского экземпляра, а вместо “сербской” упомянутая “Лествица” названа в описи “старой” (с этой пометкой она существует и сейчас).

Но главную интригу внес читатель 1670-х годов, некий “подначальный старец Никита”, которому досталась сербская “Лествица”, и который, похоже, знал о ней больше, чем мы теперь можем узнать. Этот старец Никита долго сокрушался из-за того, что читал книгу в совершенно неизвестном ему варианте на полупонятном языке, отчего он предполагал, что книга может навредить ему и другим читателям. Об этом он оставил на полях и в конце немало маргиналий. Но между делом он оставил и такую запись, взятую им с какого-то утраченного листа или с начала книги, от которой мы теперь имеем только десяток последних листов:«А сие письмо старца святаго Арсениева ученика Босаго святаго старца... А сию книгу чести з разумом с великим, подвижнику великому, кого Бог сподобит» (РГБ, ф.113, №463, л.254). Похоже, оригинал был сильно попорчен, и имя этого старца осталось неизвестным. “Босой” в истории Иосифо-Волоколамского монастыря был. Это знаменитый подвижник Иосифова монастыря старец Кассиан, живший, однако, уже на рубеже XVI в. Он, при этом, не был учеником Арсения (до перехода на Волок Кассиан Босой подвизался у прп. Пафнутия Боровского), более того, никаких Арсениев на Волоке до 1510-1520-х гг. (между Арсением Наседкой из Возмицкого монастыря сер. XV в. и иноком Арсением Голениным 1510-х гг.) вообще не было. Запись не относится и к Арсению Сербскому – святому сер. XIII в. Очень вероятно, что таинственный “Босой” ученик Арсения – это Савватий. Но, увы, в сербской “Лествице”, как она существует сейчас, не видно почерка писца 1402 г. (написание букв похоже, но почерк неряшливее). Но предание позднее, был ли этот “Босой” ученик Арсения писцом или владельцем, сказать трудно. Да и от русской рукописи остались лишь отдельные листки...

Оценивая тверскую книжность рубежа XIV-XV вв., надо согласиться с мнением Г.В. Попова, что тверская культура, в целом, в начале XV в. все же еще не имела того разнообразия художественных центров, которыми отличались Москва и Новгород. Наблюдения за названными рукописями указывают на один, видимо, епископский скрипторий, откуда вышел и список 1404 г. В почерке писца “Лествицы” 1402 г. много общего с почерком редактора “Лествицы” 1404 г., и, вероятно, с обоими рукописями работали близко знакомые люди, связанные с одной мастерской. Похоже, что в начале XV в. своей книжной мастерской в Савватьеве не было (как не было, видимо, ни при одном из тверских монастырей, исключая, может быть, Отрочь). Но все книжники были так или иначе связаны с мастерской епископа. Из этой мастерской вышел и список “Киево-Печерского Патерика” 1406 г. (РНБ, Qn.1.31), созданный при непосредственном участии свт. Арсения. Эта же мастерская, судя по некоторым припискам, владела списком “Хроники Георгия Амартола”, по крайней мере, ее писцы были заинтересованными и неравнодушными его читателями50. И так как до 1390-х гг. ни о каких книжных центрах при кафедре неизвестно, надо только удивляться размаху и масштабам деятельности свт. Арсения. Он один, с немногими помощниками, среди которых был и прп. Савватий, заново создал местную книжность, очень скоро получившую заслуженное признание по всей Руси.

Если наши выводы верны, это означает, что Савватий и Арсений были очень в близких отношениях. Им, по-видимому, поначалу не хватало профессиональных переписчиков. В городе всего несколько человек могли поддержать культурный уровень выдающихся выходцев с православного Востока. Но дело христианского просвещения скоро принесло плоды. Уже в 1409 году игумен Кирилл из Афанасиевского монастыря был достойным собеседником Епифания Премудрого, а к 1410-м гг. в тверском искусстве уже не остается того провинциализма, которым оно отличалось тридцатью годами раньше51.

“Соборник”(ГИМ, Епарх. 357)

“Соборник”(ГИМ, Епарх. 357)

Древнейшим памятником, в котором прямо упомянут Савватьевский монастырь, является сохранившийся в Иосифо-Волоколамском собрании Государственного Исторического музея (Епарх. 357) “Соборник”, вынесенный Досифеем Топорковым из Савватьева. “Соборник” написан, вероятно, несколькими писцами, но большая часть – одним почерком, который предание считает почерком самого прп. Иосифа Волоцкого. К сожалению, приписка на книге слишком кратка для однозначной интерпретации. Она гласит: “А се соборник и писмо и собрание старца и отца нашего Иосифа. А вынесл его из монастыря Досифей и прислал его ис Саватиева”. Ниже на той же первой странице “Соборника” надпись: “Соборник скитской”. Из текста неясно, где именно эта книга была создана. Некоторые данные дает анализ самой рукописи. По водяным знакам, она написана в 3 четв. XV в., и уже в древнейшей описи книг Иосифо-Волоколамского монастыря 1545 г. мы встречаем как ее описание, так и упоминание о владельческой записи. «Соборник в четверть дести стар, писмо и собрание отца нашего Иосифа, в начале слово о житии блаженных отец»52. Более поздние описи 1573 и 1591 гг. знают этот “Соборник” среди книг «преподобного старца Иосифа, писма его, которые с собою принес и в монастыре писал, отобраны опричь в коробке, а не давати их никому ни ис монастыря, ни по кельям… Соборник в четверть, письма и собрание первое, преподобного старца Иосифа, писмо мелко от многих книг собрано Божественнаго Писания»53.

Итак, книга была в Савватьеве, и, похоже, самим Иосифом в пору его жизни здесь и переписанная. По ней можно представить себе, каков был круг чтения савватьевских иноков в конце XV века, причем именно тех из них, которые проживали в скитах. В “Соборник” последовательно вошли: “Сказание о жизни пустынных отцов”, “Лествица” преп. Иоанна Синайского (слова 1-7), “Слово Григория мниха о жизни и против еретиков”, “Слово об избегании тлетворных страстей” преп. Симеона Нового Богослова, “Слово о безмолвии” преп. Ефрема Сирина, “Сказание к отрекшимся от мира” преп. Иллариона, “Слово о сотворении мира” и другие небольшие отрывки из разных Святых Отцов, “Воспоминание к своей душе” преп. Петра Дамаскина, отрывки из творений преп. Симеона Нового Богослова и других Отцов о преодолении соблазнов, “Правило келейное о неумеющих грамоте и молитвы”, “Слово о конце мира” свт. Ипполита Папы Римского, отрывки из творений преп. Иоанна Лествичника об избавлении от соблазнов, “Сказание известно о лунном годе и врачевании”, “Канон святому Иоанну Предтече”, “Воспоследование об избавлении от блуда”, “Слово о монашеском житии к новоначальным инокам” преп. Симеона Нового Богослова, “Начало умной молитвы и вниманию”, “Правило о пении псалмов”, разные мелкие отрывки из Святых Отцов, фрагменты патериков, разные отрывки из творений преп. Исаака Сирина, все эти кусочки подобраны как апология скитского жития.

Даже если этот сборник имел изначально не тверское происхождение, несомненно, что круг чтения савватьевских иноков был весьма значителен. Он подтверждает гипотезу о бытовании в Савватьеве Скитского устава, раньше и независимо от устава прп. Нила Сорского. К большому сожалению, “Соборник” слишком ранний, чтобы в него были включены жития тверских подвижников, ибо его писали люди, бывшие их младшими современниками, а, похоже, что сами жития, если и были написаны, были созданы уже в середине следующего, XVI столетия.

Псалтырь игумена савватьевского Иоасафа XV в.  (ГИМ, Епарх. 86)

Псалтырь игумена савватьевского Иоасафа XV в.  (ГИМ, Епарх. 86)

Игумен Иоасаф известен как по савватьевскому синодику, так и по документам Иосифо-Волоколамского монастыря. Это тот случай, когда мы можем точно подтвердить местное предание. Похоже, была и в Савватьеве какая-то вещь, еще в конце XVII в., остававшаяся от этого человека. Иоасаф вложил в Иосифо-Волоколамский монастырь две сохранившиеся Псалтири. Вероятно, сам он был хорошо знаком с волоцким игуменом54. Сохранившаяся переписанная им Псалтирь состоит из двух частей, а вторая часть принадлежит письму Исайи Белого55. Опись библиотеки 1545 года знает эту рукопись как “псалтырь письмо псалмы Иоасафа Тверитина игумена Саватьевскаго, а следование письмо Исайи Белаго, заставица на красках”. Нынешнее ее местонахождение: ГИМ, Епарх. 86. Кто-то из властей Иосифо-Волоколамского монастыря приписал на первой странице: “Перевод [т. е. копия ] добре добръ, держати его на список”, то есть книга использовалась потом для копирования. Время ее написания по водяным знакам – 1470-1480-е гг. Эта рукопись уникальна еще тем, что на двух листах, первоначально оставленных защитными, чуть позднее основного текста Псалтири написаны две молитвы Богородице, вторая – почерком, в котором легко узнать почерк писца «Соборника» Епарх. 357, т.е. самого прп. Иосифа Волоцкого. Он же и написал: «Псалтырь письмо Иасафа Тверитина Саватьевъскаго игумена, а следование Исаино Белаго» на первом листе.

Нам известна и еще одна псалтирь Иоасафа, того же времени. Она хуже сохранилась, начала в ней недостает, текст начинается со второго псалма. В описи именуется “псалтырь Галасеевская, псалмы и следование писмо Иоасафа Тверитина”. Ныне она хранится в ГИМ, Епарх. 87. На последнем листе осталась запись “Галасеевская”, служащая дополнительным подтверждением при идентификации рукописи, помимо сходства почерков.

Упомянутые псалтири датированы последней четвертью XV в., и сам прп. Иосиф Волоцкий еще успел оставить на одной из них свои пометки. Вложены они вскоре после написания. Помимо них в описях мы находим указание на еще одну, сейчас утраченную, малоформатную псалтырь “в четверть дести” (по нашему, в восьмерку) “Исафа Тверитина Саватьевского57. По описанию П.М. Строева, “от Савватьевского игумена Иоасафа” в мае 1525 года был вложен “Апостол”58. Но здесь Строев ошибается, путая Иоасафа игумена Савватьевского и Иоасафа игумена Макарьева Калязина монастыря, именно в мае 1525 года вложившего на Волок несколько сохранившихся книг, в том числе известный уже описи 1545 г. “Апостол”59 (ныне РГБ, ф.113, №79). Впрочем, сам же П.М. Строев позже увидел свою ошибку, и, составляя списки русских игуменов и епископов, упомянув Иоасафа первым среди савватьевских игуменов, известных по актовым материалам, обозначил время его игуменства просто – XV в.60

Современником и, очевидно, сподвижником Иоасафа был савватьевский игумен Ефрем, известный по ряду рукописей из описи 1545 года. Его книги сохранились до настоящего времени, но уже в собрании Российской Государственной Библиотеки, где хранится примерно 40% Иосифо-Волоколамского собрания. Это “Толковое Евангелие” Феофилакта Болгарского, от Матфея и от Марка (РГБ, ф.113, №104) кон. XV в. В описи 1545 г.: “Евангелисты Матфей да Марко в одной книге, писмо Ефрема Тверитина61. В описи 1573 г. оно значится как “Евангелисты два Матвей да Марко, толковые, письмо Ефрема Тверитина, заставицы две на красках, в одной книге62. Помимо него Ефрем Савватьевский, судя по почерку, переписал также “Соборник” кон. XV в. (РГБ, ф.113, №431), составленный из небольших поучений Святых Отцов среди них – поучения Св. Кирилла Туровского, собранных по порядку следования служб Постной и Цветной Триодей, от Недели Мытаря и Фарисея до Пятидесятницы. Но старые описи не называют такого сборника в числе Ефремовских. В Иосифо-Волоколамской библиотеке хранились несколько похожих Сборников, и один из них “старой, в начале житие Антония Великого, писмо Ефрема Тверитина”,63 может быть тот, о котором идет речь, (жития Антония там сейчас нет). Но, не исключено, что “Соборник” ф.113, № 431 является остатком одной из следованных псалтирей, которых у Ефрема по описи 1545 г. значится две: “Псалтырь письмо Ефрема Саватьевского, Тихоновская Взворыкина словет64 и “Псалтырь в десть Ефремова Саватьевского игумена65. Обе они не узнаются ныне или утрачены. Было в 1545 году еще два Евангелия - “Огорелчевское, писмо Ефремово”, и “Евангелие писмо Ефремово Саватьевского66, не известные в настоящее время. Зато узнаются переписанные совместно с уже упоминавшимся книжником Исаией Белым “Лествица” (РГБ, ф.113, №123), также кон. XV в. и сборник из библейских книг (Песнь Песней, Притчи, Екклезиаст, Сирах, Иов) с житиями Св. Иоанна Златоуста и Св. Афанасия Афонского (РГБ, ф.113, №204). Об этих книгах говорится так: “Лествица в полдесть Дионисия Лупы Звенигородского, писмо Ефремово” (в 1591 г. - “Лествица в полдесть, Денисий Звенигородский дал, приписано в ней отчасти Симеон Новый Богослов”)67.

И, действительно, на первом листе “Лествицы” почерком писца подписано “Дионисия Звенигородского” (одного из замечательных подвижников Иосифо-Волоколамской обители, ум. в 1538 г., после него книга принадлежала казначею Евфимию Туркову), а к книге приплетено “Преподобного отца нашего Симеона Нового Богослова о начале жительства” почерка Исаии Белого. Эта “Лествица” уже не выделяется на фоне многочисленных списков этого произведения своего времени, никаких следов сербского или болгарского влияния в этом списке нет. “Соборник” точно так же – плод коллективной работы Исаии и Ефрема. В описи он назван “Соборник в десть, в начале Иваново Златоустого житие, писмо Ефремово68. (1545 год).

Судя по тем данным, которыми мы располагаем из этих описей, Ефрем был игуменом и делал вклад не позже 1500-гг., ибо уже в 1520-х его книгой пользовался Тихон Зворыкин (Взворыкин), казначей Иосифо-Волоколамского монастыря. Дионисий Звенигородский убежал от Иосифа на Белоозеро в 1502 г. по разногласиям с волоцким игуменом (впрочем, рукопись он мог вложить и позже, после его возвращения в 1511 году обратно, но обратим внимание на его сотрудничество с савватьевцами, это его ученик Дионисий Горбатый будет старцем и игуменом в Савватьеве в сер. XVI в.). Кроме того, Ефрем работал с тем же Исаией Белым, волоколамским книжником конца XV в.

Иоасаф и Ефрем - выученики одной книжной мастерской, обладали сходными почерками. Особенно хорош и изящен почерк Иоасафа. У него каллиграфически выписанные буквицы. С первого взгляда можно принять его почерк за глаголицу, но это – полуустав по образцу греческих минускульных рукописей, популярных в XV веке. Ефрем писал проще и ближе к стандарту полуустава конца XV в., но и его почерк имеет украшения в той же манере. И Иоасаф и Ефрем очень щепетильно относились к делу переписки книг, были настоящими профессионалами. Возможно поэтому их рукописи так ценились. Их рукописи украшены заставками с “балканскими” плетенками, выполняли их, скорее, всего, они же сами, поскольку все заставки во всех их книгах похожи. Трудно сказать, вложили ли Иоасаф и Ефрем свои книги или писали их уже на Волоке. Состав их книг и многочисленные подобные случаи говорят скорее о вкладах в Иосифо-Волоколамский монастырь, аналогичных вкладам в Савватьево Досифея Топоркова.

Вероятно, именно при этих игуменах в Савватьево приходил прп. Корнилий Комельский, подвизавшийся здесь в скиту. К сожалению, памятников его жизни в Савватьеве почти не сохранилось. В “Тверском Патерике” упомянута лишь икона преп. Корнилия, которая находилась “в Сретенском соборе бывшего Савватьева монастыря”69. Период его жизни здесь (1497 г.) стал временем яркого расцвета обители. Об интенсивной духовной жизни в это время говорят активные связи Савватьева с Иосифо-Волоколамским монастырем. Последнее едва ли было случайностью. Иосифов монастырь в первые десятилетия своего существования славился суровым житием иноков (многочасовые службы проходили в любую погоду в холодном соборе, почти все иноки носили вериги), но также и книжностью – всего за несколько лет книжное собрание монастыря сравнялось по качеству и количеству с коллекциями лучших русских обителей. Обаянию личности преп. Иосифа поддались почти все крупнейшие церковные деятели того времени. Со всех сторон к нему приходили и иноки, и даже игумены – его обитель стала знаменита по всей Руси. Среди тех, кто приходил на Волок и возвращался, и были, вероятно, Иоасаф и Ефрем. Относительно Иоасафа это можно сказать почти наверняка. Больше того, едва ли Иоасаф не был в числе самых первых иноков волоколамского монастыря. Но мало кто уживался с Иосифом Волоцким – большинство, пожив в его монастыре, шли в иные обители. Однако личное уважение у нему сохранили даже его противники.

Евангелие савватьевского игумена Венедикта. (ГИМ Епарх. 7, л.9)

Евангелие савватьевского игумена Венедикта. (ГИМ Епарх. 7, л.9)

К таким же знакомым прп. Иосифа Волоцкого относился и савватьевский игумен Венедикт, книги которого знает уже опись 1545 года. Ныне известна одна безусловно атрибутируемая ему книга. Это “Евангелие” последней четверти. XV в. (ГИМ Епарх. 7)70.
Оно узнается сейчас по записи на первом листе: “Евангелие Венедиктово”. Это – роскошный кодекс, оформленный заставками и инициалами в неовизантийском стиле с обилием золота. Вся рукопись написана одним писцом, его почерк – великолепный полуустав. В оформлении чувствуется совершенно другая школа, очень похоже, что столичная. Ни в одной венедиктовской рукописи нет “балканских” заставок, но все его “неовизантийские” заставки с золотом выдают одну мастерскую, похоже, что и одного художника. И мы можем довольно определенно предположить, что оформлением его книг занимался не кто иной, как Досифей Топорков.

Венедикт писал много. Опись 1545 г. знает три его “Евангелия” – “Гурьевское, писмо Венедиктово”, “Евангелие другое, писмо Венедиктово ж, строки золотые”, “Евангелие в полдесть Венедиктовское писмо Саватьевского игумена71.

Евангелие савватьевского игумена Венедикта. (ГИМ Епарх. 7, л.237)

Евангелие савватьевского игумена Венедикта. (ГИМ Епарх. 7, л.237)

Из более поздних описей эти три “Евангелия” известны так: то, которое, уцелело (Епарх. 7) названо “Евангелие Венедихтово писмо заставицы на золоте, прописаны красками, первая строка золотом писана, а три строки лазорию, паволока зуфь черна”,72 другое, попроще, сейчас не узнается, “Евангелие писмо Венедихтово, заставицы и слова на красках, застежки и спни серебрены, поволока зуфь черна73. И еще одно Евангелие, особенно роскошное, с миниатюрами, уже ветхое к концу XVI в. и ныне утраченное, из описания которого выясняются интересные факты. Собственно, уже из беглого непосредственного анализа рукописи Венедикта очевидно его не тверское происхождение. Он единственный из игуменов Савватьева монастыря, о котором в описях говорится и как об игумене, и как о старце, и единственный, о котором не говорится как о “тверитине”. Он, похоже, был москвичом, а в Савватьево пришел со стороны. В описи 1573 г. при описании последнего его “Евангелия” находим, кажется, этому и подтверждение: “Евангелие, заставицы на золоте, а в них писаны евангелисты, строки и слова писаны золотом, четыре прокладки тясьмы шелковы, главица и концы обвираны золотом, застежки и спни и пробои серебрены позолочены, паволока камочка черна, ветхо, писмо Венедихтово, бывшего архимарита Чудовского74. Судя по тому, что Савватьевским игуменом Венедикт назван в настоящем времени, а архимандритом Чудовским в прошедшем, остается предположить невероятное: этот человек отказался от исключительно высокого места – настоятеля кремлевского Чудова монастыря. В XVI-XVII вв. такое совершенно невозможно, но во 2 пол. - кон. XV в. – реально, более того, школа и уровень мастерства Венедикта подтверждают именно такое перемещение. И мы даже можем проследить путь Венедикта как инока.

Среди архимандритов Чудова московского монастыря Венедикт не известен75. Мы вообще не встречаем такого человека среди известных церковных деятелей того времени. Можно лишь догадываться, что он был в некоторой оппозиции к Великому князю Ивану III, иначе едва ли должен был искать место в Твери.

В Савватьеве Венедикт жил не позже конца 1480-х – начала 1490-х гг., а также, видимо, и после 1500 г. Он не порывал связи с московской церковной элитой, охотно пользовавшейся книгами его письма. Между написанием его книг и вкладом их на Волок проходило около трех десятилетий (написаны в 1480-1490-х гг, вложены в 1520-1530-е гг.). Это наводит на мысль, что связи с Иосифо-Волоколамской обителью у Венедикта завязались не сразу. Венедикт определенно мог жить на Волоке в 1490-х гг., но, видимо, не долго. Вероятно, что он принадлежал к кругу умеренных нестяжателей, вроде того же Дионисия Звенигородского или Нила Полева. Большинство из них также были связаны с обителью преп. Иосифа в 1470-1490-х гг., но ушли по разным соображениям кто куда, когда начались споры нестяжателей и сторонников приобретения церковью крупной собственности (потом уже эти последние стали “осифлянами”) и нестроения Иосифа с князем Федором Борисовичем Волоцким и архиепископом Новгородским Серапионом. Все эти ссоры начались в 1500-х гг. Кто-то из волоцких иноков ушел навсегда, кто-то вернулся потом. В этот же период от Иосифа ушел Досифей Топорков, можно думать, что и Венедикт, но Венедикт больше не вернулся, потому что он ни разу не фигурирует ни в монастырских документах, которые велись с 1520-х гг., ни в первых поминальных списках братии. Скорее всего он вернулся в Савватьево, но едва ли мы сможем когда-либо точно узнать об этом.

Кроме упомянутых “Евангелий”, Венедикт вложил четыре “Псалтири в полдесть” и “Апостол”76. Этот последний, к сожалению, также утрачен, утрата его тем более досадна, что в нем был миниатюра – евангелист Лука, пишущий “Деяния апостольские”. (“Апостол, заставица на золоте, а в ней написан апостол и евангелист Лука, письмо старца Венедикта”)77.

У его “Апостола”, прежде чем он попал на Волок, была такая судьба. Сначала он был написан для Вассиана Санина, игумена московского Симонова монастыря (1503-1508 гг.), брата Иосифа Волоцкого. Написан он был, скорее всего, уже на Волоке, судя по богатому украшению этой книги, которое делал профессиональный художник. Таким художником был здесь после отъезда Дионисия с сыновьями Досифей Топорков, ученик Дионисия и друг его сына Феодосия. Дело в том, что довольно большая группа уцелевших книг, оформленных в Иосифо-Волоколамском монастыре в 1480-1490-х имеет сходные украшения в неовизантийском стиле. Большинство из них связаны с семьей Саниных-Топорковых, и некоторые написаны и украшены самим Досифеем Топорковым. В этой же группе мы находим и книги письма Венедикта.

Следованная Псалтырь. ок. 1500 г. (ГИМ, Епарх. 112).

Следованная Псалтырь. ок. 1500 г. (ГИМ, Епарх. 112).

Досифей оформил две следованные Псалтири (по водяным знакам - ок. 1500 г.)78. Ныне это ГИМ Епарх. 109, и ГИМ, Епарх. 112. Первую из них, возможно, писал сам Досифей, она вложена им на Волок лично (но уже после смерти Иосифа Волоцкого). Вторая предназначалась для брата Досифея, Вассиана Топоркова, епископа Коломенского. Она названа в описи 1545 г. “Псалтырь дал коломенский владыка Вассиан, заставица и строка золотом писаны Тапаркова, писма Венедиктова”, в описи 1573 г. просто: “Псалтырь Васьяна владыки Коломенского79. Почерк не абсолютно совпадает с Епарх. 7, он проще, ближе к стандартному почерку конца XV в., какой находим, например, у Ефрема Савватьевского. Возможно, Венедикт писал здесь лишь часть текста. Книга представляет большой интерес необычным составом следования, куда вошли явно нестяжательсткие исихастские фрагменты, более чем нехарактерные для Вассиана – одного из лидеров иосифлян и обвинителя преп. Максима Грека. Вклад ее на Волок датируется годами епископства Вассиана Топоркова – 1525-1542.

Нестяжательские симпатии Венедикта, судя по этой рукописи, оформились весьма рано, уже в последние десятилетия XV века. Мы не можем точно доказать, к сожалению, прямое савватьевское происхождение Псалтыри ГИМ Епарх. 112., оно очень вероятно, но оформлена она в Волоколамском монастыре. По-видимому, обе эти книги, и Епарх. 109, и Епарх. 112 предназначались изначально для Досифея Топоркова. От него вторую получил его брат Вассиан.

Остальные Венедиктовские псалтири по описи 1573 г. проходят так: “Псалтырь Венедихтово письмо псалмы”, “Псалтырь писмо Венедихтово, заставица одна и слово на золоте прописано красками, а иные заставицы на красках, строка писана золотом” (очень похоже, по описанию, на Епарх. 112, где точно также одна парадная заставка и инициал на первом листе), “Псалтырь в полдесть, писмо старца Венедихта, заставки и слово писаны на красках, застежки заметны ж80. Одна из этих псалтирей названа в описи 1545 г. “Варлаама крылошанина, писмо Венедиктово”, другие без особых примет. Но все эти псалтири без записей и сейчас не атрибутируются.

В обоих описях числится и еще одна, маленькая псалтирь, “в четверть дести”, “писмо Венедиктовское, Саватьевъского игумена81. (тоже утрачена). Собственно, велика вероятность, что целы и другие книги Венедикта, а не только Епарх. 7 и Епарх. 112, просто ныне опознать их без особых примет трудно.

Но интереснее всего то обстоятельство, что Венедикт был тем человеком, который мог отослать или отнести в Чудов монастырь ту саму “Лествицу” 1404 г., о которой в начале шла речь и сохранившуюся именно в этом собрании. Больше некому было позаимствовать совсем не парадную тверскую рукопись, чтобы вложить ее в крупнейшую столичную обитель. Привлекла ли Венедикта в ней необычная редакция, или в конце XV в. еще хорошо знали, кто были ее писцы и редакторы? Во всяком случае, в XVII в. эту книгу едва ли бы стали забирать для книжной справы, кроме того, ее попадание в Чудов монастырь в этом случае было бы маловероятно. В поисках человека, вложившего эту книгу в Чудов монастырь, укажем еще на чудовского архимандрита Левкия (1554-1568), вложивший в монастырскую библиотеку несколько книг миней. Среди савватьевских игуменов находится и схимник священноархимандрит Левкий. С таким редким именем в высшей российской церковной иерархии XVI в. чудовский Левкий практически единственный. Но мы почти не знаем имена тверских архимандритов того времени.

За 1 пол. XVI в. нет ни одного вклада из Савватьева в Иосифо-Волоколамский монастырь. И неудивительно – уставы и обычаи этих обителей очень далеко разошлись друг от друга. Далеко разошлись и пути их иноков. Но в середине столетия, дважды, почти в один год, мы снова встречаем имена савватьевских иноков в числе книжников и вкладчиков Иосифо-Волоколамского монастыря.

В 7063 (1554/1555) и 7064 (1555/1556) годах вклады сделали игумен Дионисий Горбатый и старец Иона Воробьев. Особенно интересен первый. На книгах не сохранилось записей, и узнать их нелегко, но сама запись о вкладе в продолжении описи 1545 г. весьма интересна. “Дионисей Горбатый ученик старца Дионисея Звенигородского князя по себе из Соватиева прислал Евангелие в полдесть тетр, псалтырь в четверть дести, припись молитвы причастные82. Дионисий Звенигородский умер в Иосифо-Волоколамском монастыре. Горбатые, как уже говорилось, известны как вкладчики в различные крупные монастыри, Дионисий, похоже, постригся в Волоколамском монастыре, а затем перешел в Савватьев.

Следованная Псалтырь старца Ионы Воробьева. 1555-56 гг. (ГИМ, Епарх. 101)

Следованная Псалтырь старца Ионы Воробьева. 1555-56 гг. (ГИМ, Епарх. 101)

В следующем году в Волоколамский монастырь “псалмы в полдесть с следованием дал старец Иона Воробьев Саватьева монастыря83. Эта рукопись сохранилась. Она создана непосредственно в Савватьеве, и потом вложена на Волок. Ныне это – ГИМ, Епарх. 101. Рукопись изящно оформлена заставкой балканского типа, сделанными рукой хорошего профессионального художника. Мастерство переписчиков стоит и в этом памятнике довольно высоко, хотя уступает прекрасным псалтырям Иоасафа и Венедикта. В псалтири два почерка, второй, которым написано следование, лучше и профессиональнее, первый почерк довольно крупный и менее уверенный. Оба писца писали стандартным полууставом сер. XVI в. Следование Псалтири состоит из “Слова о добродетелях иноческих”, молитв по окончании Псалтири, Часослова, иноческих молитв на сон грядущим, службы Господу Иисусу Христу инока Феоктиста, последование ко Святому Причащению и правила от искушений во сне (похоже, что это копия с вложенной годом раньше псалтири Дионисия, не опознаваемой ныне). Рукопись содержит на первых двух листах приписку: “Сия псалмы дал старец Иона Воробиев Саватиева монастыря”. На втором листе полусрезанная при переплете надпись: “Денисиева”. Почти нет сомнений, что первый переписчик – Иона Воробьев, второй – игумен Дионисий. Вклады их, хотя и разные (псалтырь Дионисия была в восьмую, псалтырь Ионы – в четвертую долю листа), воспринимались в волоколамской обители как одно целое.

Повидимому, последняя рукопись, известная ныне как происходящая из Савватьева, – “Симеон Новый Богослов” 3 четв. XVI в. (по водяным знакам после 1564 г.), содержащий “Слова” и “Житие” преп. Симеона, затем “Слово к отрекшимся от мира” преп. Иллариона, “Преподобного Стефана Фивейского о отрекшихся мира”, мелкие фрагменты из патериков. Книга была приобретена в вотчину Троице-Сергиевой лавры, и в ее библиотеке сохранилась (РГБ, ф.304, ч.1, №182). Происхождение рукописи из Савватьева не безусловно, но наиболее вероятно. Рукопись написана двумя или тремя почерками, и основной объем – стандартным полууставом, в котором трудно выделить конкретного писца. Заставки нет вовсе. Зато заглавие оформлено как изящная вязь. Едва ли писцы были теми, кто за десять-пятнадцать лет до того переписал Псалтырь Епарх. 101. История данной рукописи прослеживается по маргиналиям. На лл. 294-295 читается скоропись XVI в.: “Чернецъ Денис крылашенин Саватьевы пустыни книгу продал и руку приложил”. На л. 296 другим почерком: “Порущик Ильинской дьякон Дмитрей руку приложил”. На последнем листе (л.336) запись покупателя (?), вновь продающего книгу: “Пятницкий поп Федор книгу продал и руку приложил”. Этот же поп Федор написал на первом листе: “Поминати архимарита Иону”.

Дионисиев в Савватьеве в XVI в. было немало (трое известны по синодику), видимо, все они жили в середине столетия, возможно, что они постриженики упоминавшегося Дионисия Горбатого. Этот же Дионисий был певцом или чтецом, что предполагает известное образование. Упомянутый “Симеон Новый Богослов” – единственная савватьевская книга, попавшая в Троице-Сергиев монастырь.

Зато в Иосифо-Волоколамском монастыре в эти годы савватьевских иноков знали и ценили. Следы хорошего знакомства в Иосифо-Волоколамском монастыре с савватьевскими книжниками, а, возможно, и с какими-то памятниками, связанными с прославлением преп. Савватия, заметны по “Каноннику” сер. XVI в., хранящемуся в РГБ (ф.113, №389), происхождением из самого Иосифова монастыря, и находившемуся долгое время в одном из его вотчинных сел. На лл. 203-212 в нем содержится канон преп. Савве Вишерскому, “пустынножителю, иже над Оршею рекою”. И сам канон, и его место вместе с каноном Андрею Юродивому, под 1 октября, не позволяют усомниться, что имелся в виду, конечно же, прп. Савва Вишерский, Новгородский. Объяснима и ошибка – она появилась в связи с неверным раскрытием титла в слове “Вишера”. Буква “в” в скорописном написании близка к “о”, а отсутствие указующих гласных над титлом привело переписчика к мысли об “Орше” вместо “Вишеры”. Но характерно, что именно Орша была более известна на Волоке в этот период.

Источники Иосифо-Волоколамского монастыря позволяют поставить Савватьев монастырь 1 пол. XVI в. на совершенно уникальное и единственное в своем роде среди тверских монастырей того времени место. Никакой другой тверской монастырь в этот период не мог сравниться с Савватьевским в известности и значении как духовного и просветительского центра не только для Твери, но и за ее пределами. Здесь были прекрасные мастера как из числа местных пострижеников, так и из москвичей и жителей других мест Руси. Вероятно, здесь была своя книжная мастерская. Однако, в связи с большим разнообразием в географии мест, откуда иноки приходили в Савватьево, собственной книжной традиции не сложилось. Да и не удивительно – Иоасаф и Ефрем были тверичами, Венедикт – москвичом, с Валаама пришел сюда старец Геронтий, из Новгорода – прп. Корнилий Комельский. Такая картина была тогда во всех значительных монастырях Русской земли.

Ближайшие богослужения